Беспорядки во Франции глазами российского милиционера

Бывший сотрудник Московского РУБОПа Евгений Ворожцов, закончив Высшую школу милиции, в 2002 году был направлен на годичное обучение в Париж в Высшую школу полиции, где готовят руководящий состав французской полиции. Вот что он рассказал.

- То, что происходит сейчас во Франции, иначе как бунтом хулиганов назвать, по-моему, нельзя. Неожиданный взрыв насилия полицию застал врасплох. Причина в том, что в этой стране никогда не было участковых и агентуры в жилых кварталах. Всюду жили добропорядочные граждане, которые немедленно докладывали полиции о любых происшествиях. Но в кварталах, где поселились иммигранты и их потомки, отношение к властям иное. Там в полицию пойдут только в том случае, если кто-то из совсем уже “отмороженных” нападет на своего. Тогда они устраивают собрание жителей и решают: выдавать преступника или нет.

Во многих СМИ бытуют мифы о “бедных иммигрантах”, которым не дают учиться, работать и вообще всюду затирают. Это не так. Фактически несколько лет назад правительство Франции негласно ввело нечто вроде квот на поступление в вузы представителей нацменьшинств. Теперь алжирцу едва ли не проще поступить в учебные заведения, чем коренному французу. В том числе и в те, которые готовят кадры для полиции. Этнических арабов берут фактически без экзаменов. Проблема в том, что они не горят желанием поступать в вузы даже на льготных условиях. На моем потоке, например, училась всего одна француженка с арабскими корнями.

Еще один миф: иммигранты и их потомки обитают в трущобах. На самом деле дома, в которых они живут, регулярно ремонтируются и реконструируются. И причина столь бережного отношения к муниципальному жилому фонду кроется не в большой любви к иммигрантам, а, возможно, и в том, что, как всюду в мире, строительство - это идеальный способ отмывания денег.

Точно так же и с работой. Скажем, этническому марокканцу легче получить неквалифицированную работу, чем “белому”. Но арабская молодежь нередко предпочитает слоняться без дела по улицам, баловаться наркотиками... Однако отцы и деды тех, кто сейчас бунтует, были и остаются вполне добропорядочными гражданами. Приехав во Францию в 60-70-е годы, они никогда не представляли проблем для полиции. Получая даже самую низкую зарплату, не выказывали недовольства. А все дело в том, что родители выросли в странах, где боялись собственной полиции, спецслужб, которые всегда готовы применить силу. Этот страх они вывезли с собой во Францию. У их детей тоже есть страх перед силой. Только боятся и уважают “дети” не столько полицию, сколько криминальных лидеров. Авторитет патриархальной семьи развалился, а других авторитетов не возникло.

Проблема французской полиции состоит в том, что она привыкла к беспорядкам, но беспорядкам европейским. Там даже есть своеобразный ритуал. Если шествие не санкционировано, полиция перегораживает улицу, по которой идут демонстранты, и комиссар полиции должен трижды прокричать фразу, которая записана в законе: “Расходитесь, или мы вынуждены будем применить силу”. Если демонстранты не расходятся, их разгоняют. Нынешние беспорядки особые. У хулиганов нет необходимости воевать с полицией. Они просто перейдут на соседнюю улицу и подожгут там что-нибудь еще. Я не думаю, что за этими хулиганскими выходками стоит какая-нибудь мифическая “Аль-Каида”. Выгоду от нынешних событий имеет разве что местный криминалитет, получивший большие возможности грабить.

Традиция поджигать машины во Франции возникла давно. Молодые люди поджигают машину, прячутся за угол и засекают время, необходимое полиции, чтобы подъехать к месту происшествия. А в следующий раз одновременно с поджогом машины в другом конце квартала происходит, например, ограбление, на которое полиция точно не успеет. Сами французы к поджогам своих авто относятся достаточно спокойно. Все машины застрахованы, и в основном горят старые малолитражки.

Многие политологи пытаются примерить события, происходящие во Франции, на Россию. На мой взгляд, такое сравнение неправомерно. У нас население смешанное. В одном доме могут мирно жить люди разных национальностей и социальных групп. Во Франции иммигрантов селят отдельно, и потому они плохо ассимилируются с коренными французами: слишком велика разница в менталитете. Кстати, поляки, русские, армяне, грузины прекрасно ассимилируются во Франции, и многие их представители даже входят в ее элиту. Во втором-третьем поколении их не отличить от французов. Родившаяся в Париже бывший посол Франции в Грузии Саломе Зурабишвили - тому пример. Или этнический венгр - министр внутренних дел Николя Саркози. Иными словами, европейцы легко смешиваются друг с другом. Но этого нельзя сказать, к примеру, об алжирцах, которые во Франции женятся на алжирках, а марокканцы - на марокканках.

Еще одно отличие России состоит в том, что наша молодежь любой национальности стремится сделать карьеру. Во Франции же арабская молодежь не хочет выйти из своей иммигрантской среды: она говорит, что всем на нее наплевать, но сама ничего не делает, чтобы из этого болота вырваться...

Вряд ли нынешняя волна насилия перерастет в нечто большее. Для этого юным хулиганам необходима помощь извне - деньгами, оружием, инструкторами. К чести французов, к влиянию снаружи они хорошо подготовлены. В полиции есть подразделение разведки. Оно имеет право в рамках борьбы с терроризмом прослушивать телефоны, арестовывать. Так что превратить хулиганов в настоящих террористов не удастся. Ошибка французов в том, что они плохо изучали менталитет иммигрантов, потому что их вроде как бы и нет. Там стесняются из политкорректности, например, сказать, что люди, берущиеся за камни, это потомки алжирских и марокканских иммигрантов. Это все равно, что в Америке сказать “негр”. Среди потомков иммигрантов уровень преступности гораздо выше. Но даже в специальной криминалистической литературе вы таких исследований не найдете.

Хотя французы из вежливости молчат, их политические настроения резко меняются. Вот уже много лет только очень ленивые журналисты не клеймят позором националиста Ле Пена. Так вот на последних президентских выборах во Франции он занял второе место, набрав около 20% голосов. После выборов все французские СМИ выходили с заголовками: “Кто голосовал за Ле Пена?” Не нашли. Кстати, результаты экзит-полов резко отличались от результатов выборов. Открыто признаться в том, что он не либерал, рядовому французу весьма затруднительно. В Лионе я просмотрел полицейские протоколы задержания за три месяца. Так вот, 90% фамилий имеют североафриканское происхождение. Но об этом нельзя сказать ни по телевидению, ни написать в прессе.

Крайне либеральны и потому плохи судебная система и система исполнения наказаний. На человека, пойманного, скажем, при поджоге машины, составляют протокол, его допрашивают и... отпускают. Пока дело дойдет до суда он успевает совершить еще пару преступлений. В Лионе я просмотрел уголовные дела и составил для себя общий портрет среднего убийцы. Это человек 25-30 лет алжирско-марокканского происхождения, имеющий длинный “послужной список”: парочка хулиганств, парочка грабежей, порядка пяти задержаний за торговлю наркотиками. К 28 годам у него 10 судимостей. Посадка в тюрьму для такого человека ничего в его жизни не меняет. Убийство для него - важный этап в карьере, после чего он становится “авторитетом” среди себе подобных. Думаю, Франции нужно разработать иную систему судопроизводства и ужесточить систему наказаний. И как можно скорее.

КОММЕНТАРИЙ НАШЕГО СОБКОРА В ПАРИЖЕ ВЯЧЕСЛАВА ПРОКОФЬЕВА

- Евгений Ворожцов считает, что во Франции произошел “бунт хулиганов” из иммигрантской среды, а для того чтобы их обуздать, необходимо реформировать судопроизводство и “ужесточить систему наказаний”. Такая оценка событий, потрясших Францию в нынешнем ноябре, мне представляется по меньшей мере поверхностной, а предлагаемый им репрессивный путь решения проблемы - неперспективным. Надо понимать, что страна пережила серьезный социальный кризис и его причины не только в разнузданности пригородных пацанов. Это тот случай, когда мы имеем дело с запущенной болезнью, которой занимались лишь от случая к случаю. Открыв в 60-е годы прошлого столетия ворота страны для иммигрантов из бывших африканских колоний, и в первую очередь из Магриба, Франция, где образовалась нехватка рабочих рук, решала свои экономические задачи. Но вот с интеграцией новоприбывших, а особенно их детей, кстати, полноправных французских граждан, были проблемы. Во многом это происходило потому, что сменявшие друг друга правительства, как левые, так и правые, действовали вразнобой. Нагляднейший тому пример: институт “квартальных полицейских”, нечто наподобие наших участковых, который был создан при социалистах в конце 90-х годов, - способствовал установлению нормальных контактов с жителями “горячих” районов, а затем года три назад пошел под нож, когда министром внутренних дел стал Николя Саркози. Конечно, никому не дано безнаказанно жечь машины, за это бунтари должны держать ответ. Но и о том, что будет завтра, также стоит подумать. А значит, создавать такие социальные условия, чтобы эти парни, наравне со сверстниками из прочих городских районов, имели равные шансы реализовывать себя не в производстве “коктейлей Молотова”, а просто на производстве. Сегодня это далеко не так: по социальным опросам, выходцам из иммигрантских пригородов в пять раз труднее найти работу, чем остальным французам.