"Категорически запретить охране шарить по музеям"

На днях в Москве завершилась выставка трофейного искусства из частных коллекций. Лишь один из множества коллекционеров решился обнародовать свое имя. И это неудивительно: трофейные ценности приобретались в тяжелой борьбе с врагами, а иногда и с друзьями. Ее перипетии на основе архивных документов восстановил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов. "Кусковскому музею было бы что пополнить". Охотником за трофейными ценностями директор Московского театра драмы (будущий Театр имени Маяковского) Борис Филиппов стал 12 февраля 1945 года, причем самым неожиданным для себя образом. В этот день в театре был просмотр спектакля "Отчий дом" по пьесе Валентина Катаева. В антракте Филиппову принесли телефонограмму, гласившую, что его срочно вызывают в Комитет по делам искусств при Совнаркоме СССР -- главное культурное ведомство страны. "Я пришел с опозданием,-- записал в дневнике Филиппов.-- В приемной сидели два каких-то неизвестных мне товарища, которые вместе со мной были приглашены в кабинет Константинова (заместитель председателя комитета.-Ъ), где я услышал неожиданную новость о том, что завтра в 2 часа дня я должен отбыть в командировку на 1-й Украинский фронт -- в Германию, для изъятия музейных ценностей и театрального оборудования. Я должен возглавить бригаду комитета из четырех человек, специалистов разных отраслей". Спешка была вполне объяснимой. С фронта шли письма о том, что происходит с произведениями искусства, оказавшимися в зоне боев и в тех местах, где были расквартированы части Красной армии. Бывший сотрудник Музея восточных культур Хотинский писал из Германии коллегам: "Мы на месте. Охотничий замок графа Пуртолеса. Одно из его 90 поместий. Фарфор, картины, старинное оружие, библиотека, хрусталь, мебель. Кусковскому музею было бы что пополнить. Особо -- китайский фарфор. Акварели, гравюры. Несколько дней -и фарфор в том виде, в каком Анна Порфирьевна обычно копошилась над ним: вроде китайской тарелочки из 40 частей. Статуи, бюсты, бронза, масло типа Рембрандта и Греза лишились зрения. Надо отметить, что Веласкес, Антонелло де Мессина, Леонардо да Винчи, Бартоломео, Лоррен, Ленен, Мурильо и др. имеют от времени довольно темный вид и... горят хорошо...". "Очевидно, самое главное было где-то припрятано". 16 февраля Филиппову сообщили, что на время командировки его сделают подполковником, а в его бригаду войдут три майора, такие же свежеиспеченные: сотрудник филармонии, ученый секретарь Комитета по охране памятников старины и искусствовед -- музейный работник. В начале марта бригада добралась до Кракова, а затем поехала в Катовицы. "По прибытии в Катовицы,-- записал Филиппов в дневнике,-- мы выяснили, что дальше нам ехать не нужно, т. к. оперативная группа, с которой нам нужно было связаться, находится в 14 км от Катовиц, в немецком городе Бейтене. И туда ходит трамвай... Итак, мы приехали на германскую территорию в трамвае. Можно ли было думать, что это будет именно так!". На первых порах Филиппову казалось, что главным препятствием в выполнении его миссии станет скрытое сопротивление немцев: "На улицах жители, встречающие нас, спешат приподнять шляпы, а женщины приветствуют поклоном. Давно ли они кричали _х!_о поводу разгрома русских городов". Подозрения Филиппова усилились при личном контакте с побежденными: "17 марта. Вчерашний день был проведен мною целиком в Глейвице. Комендант дал мне машину и переводчицу и направил меня в особняк, оставленный крупным промышленником... Там временно жила некая фрау Кемлер... со своим супругом... Они вели себя так, как будто бы ничто не удивляло их при нашем приходе. Когда из особняка изымались художественные ценности, фрау реагировала на это так, как будто бы мы в магазине покупаем все эти вещи. Она с изысканной любезностью вытаскивала фарфор, ковры, ценные книги, серебро и давала характеристику каждой вещи... Для меня могло быть только одно объяснение этого поведения. Очевидно, самое главное было где-то припрятано...". Впрочем, изъять неприпрятанное тоже было непросто. Вот, например, какая история произошла с театром в Глейвице. "Утром,-- записывал Филиппов,-- я пошел осматривать местный театр, который уцелел и был расположен в пяти минутах ходьбы от гостиницы. Здание театра, рассчитанного примерно на 1000 зрителей... никем не охранялось. Все двери были раскрыты настежь. Реквизиторские, костюмерный склад, гримерный цех, пошивочные мастерские -- разрушены. В театре сохранились прекрасные рояли, фисгармонии, хорошая осветительная аппаратура и превосходный партер. После обеда я забрал всех своих товарищей по бригаде и двух майоров, приехавших с нами из Москвы, и повел их осматривать театр. Когда мы подходили к зданию театра, мы увидели вдруг густые клубы дыма, взвивающиеся к небу... Театр пылал как спичечная коробка. Его внутренняя часть почти совсем уже выгорела. Около здания суетились наши бойцы и отстаивали соседнее здание. Так произошло мое первое знакомство с немецким театром... Когда я там был, то подобрал... театральный справочник по всей Германии и пару очков, валявшихся среди остатков разгромленного реквизита и пришедшихся мне по глазам... Это все, что случайно удалось спасти от пожара.". "Музейные ткани использовались ими как постельные принадлежности". Ценности надо было спасать не только от побежденных, но и от победителей, которым казалось, что в оккупированной Германии можно все. Вот что пишет Филиппов о восточных рабочих, вывезенных немецкими оккупационными властями из СССР: "Этих русских девушек и мальчиков лет по 15-16 я встречал очень много. Нужно сказать, что после освобождения они не растерялись и отыгрались немного на немцах. Девицы принарядились за счет оставленных немцами квартир, а на двух пареньках, которых я встретил в трамвае, была полная экипировка немецких мальчишек, которых они, по-видимому, раздели где-нибудь в подворотне. И здесь в трамвае оба они чувствовали себя победителями и командовали вовсю, освобождая места для военных и выгоняя из трамвая местных мальчишек". Солдаты и офицеры регулярной армии позволяли себе намного больше. Коллега Филиппова, член бригады Комитета по делам искусств на 1-м Белорусском фронте майор Сергей Сидоров, в докладах руководству и военному командованию сообщал: "Во всех... городах приходится сталкиваться с одним и тем же явлением: коменданты городов и районов занимаются сбором часов, пишущих и швейных машинок, велосипедов, ковров, пианино, что, конечно, также является необходимым делом. Но, увлекшись этим, они оставляют без присмотра и охраны музеи, крупные поместья и театры, в которых крупнейшие музейные ценности гибнут, расхищаются, а сами здания в большинстве своем горят. Считаю необходимым, чтобы военное командование дало специальный приказ передовым частям о том, что при занятии войсками крупных поместий, имений и дворцов последние не занимались бы под расквартирование отдельных частей, а брались бы под охрану. В противном случае крупнейшие музейные ценности и будут обречены на уничтожение и расхищение...". О вопиющем случае Сидоров написал в итоговом отчете о своей работе: "В первых числах марта в районе города Мезеритц -- селе Хохвальде в расположении подземного завода авиационных моторов Фокке-Вульф в недостроенном доте военными частями 69-й армии было обнаружено подземное хранилище с музейными ценностями... При поверхностном осмотре помещения представилась картина полного беспорядка. Ящики с живописью были разбиты, пустые подрамники (картины срезаны) были разбросаны здесь же, ящики с фарфоровой посудой также были разбиты. Нумизматическая коллекция и предметы украшений, как-то: бусы, серьги и прочее -- были разбросаны на столах и на полу. Крупная резная мебель (шкафы, сундуки, столы) стояла вдоль стен с разломанными замочными запорами; деревянная раскрашенная скульптура была сгруппирована в правой стороне тоннеля. Здесь же стояли древний колодезь из мрамора, греческие краснофигурные вазы, частью разбитые, стояли вдоль стены под столами... Армейская вооруженная охрана, находившаяся у входа в хранилище, круглые сутки жгла костер... Посуда, взятая с пола или извлеченная из ящиков, служила им для варки пищи, хранения воды и т. п. Музейные ткани с восточными вышивками, оконные занавески из музеев использовались ими как постельные принадлежности. Все содержимое в ящиках, судя по шифрам и надписям на них, а также по содержимому в разбитых ящиках, принадлежало Кайзер-Фридрих-музею в Познани... Ко второму моему приезду помещение стало еще более запущенным, а имущество еще более поврежденным от передвижки, раскупорки ящиков и дополнительного боя посуды". О каком имуществе порой шла речь, Сидоров написал в другом документе: "Из числа картин, просмотренных мною, стоящих без упаковки, имеются 2 картины художника Пуссена, _ртрет лорда_ламандского художника Ван Дейка, _донна с Младенцем_афаэля, исполненная на доске в форме круга. Это произведение если и не окажется подлинником, то является первоклассной вещью школы Рафаэля. Есть и ряд других картин, заслуживающих внимания... Кремневое оружие, многие знамена были изъяты воинской частью, охранявшей этот район". А побывавший в Германии член-корреспондент Академии наук СССР Виктор Лазарев высказался еще более определенно. В докладной коменданту Берлина генерал-полковнику Берзарину он попросил "усилить охрану музеев, хранящих ценности мирового порядка, двумя постами... При этом категорически запретить охране шарить по музейным подвалам и залам". "Искусствоведы проявляют телячий восторг". Несмотря на трудности, бригадам искусствоведов удавалось обнаруживать и изымать немалые ценности. Хотя были и исключения. Борис Филиппов записывал в дневнике: "Многие вернулись безрезультатно -- или в силу неумения работать, или в силу своей недобросовестности. Я встретил в комитете некоего Щетинина из бригады, которая ездила как будто бы в Восточную Пруссию. -- Что привез? -- спросил я его, имея в виду задание комитета по сбору музейных и художественных ценностей. -- Чудный радиоприемник! -- ответил мне этот дурак. -- Ты не понял меня! Комитету что привез? -- Комитету -- ничего!". Собственной работой Филиппов остался доволен. "Мои искусствоведы,-- вспоминает он,-- окунувшись в книжные богатства, проявляют телячий восторг при каждой новой находке. Их немыслимо оторвать от книг, и я всерьез опасаюсь, что копание в библиотеках задержит ход наших работ. На складе местной комендатуры мы обнаружили 75 пианино, на которые после отбора я решил наложить лапу. Кое-что отобрали в музее, который особой ценности не представляет. Но основной сюрприз ожидал нас на складе комендатуры. Среди многочисленных роялей, пианино, радиоприемников и швейных машинок, велосипедов я обратил внимание на 4 скрипки. Две из них, в потертых футлярах, выглядели старыми, но не пострадавшими от многих лет инструментами. Внимательно осмотрев инструменты, мы увидели внутри скрипок, на нижних деках, марки и даты: на одной -- _радивариус. 1757 год_а на другой -- _ати. 16.. (?) год_ "Действуйте самостоятельно и как вам угодно!". C заданием по заготовке сокровищ мирового искусства свежеиспеченные подполковники и майоры вполне справлялись. Однако оказалось, что руководство особого комитета при Государственном комитете обороны, призванного обеспечивать сбор трофеев и отправку их в Союз, считает их работу даже не второстепенной. "Поездка в Бейтен,-- записывал в дневник Филиппов,-- для разговора с полковником, заместителем т. Сабурова (Матвей Захарович Сабуров -уполномоченный Особого комитета по Германии.-- Ъ), произвела на меня мрачное впечатление. По-видимому, в нашей области он ничего не смыслит. Он как попугай твердил о том, чтобы я представил предложения по поводу того, что мы имеем в виду вывезти из Глейвица, Гинденбурга и Бейтена. Я ему пытался разъяснить, что нужно вовлечь в работу комендатуры, обязав их охранять музеи, театры, библиотеки. В противном случае, пока наши предложения дойдут до правительства, от учтенных нами ценностей останутся рожки да ножки. В результате мы решили действовать самостоятельно и нажимать на комендантов". Но Филиппов не был бы театральным администратором, если бы не умел находить ходы к сердцу начальства. "Состоялось мое знакомство с уполномоченным особого правительственного комитета т. Сабуровым. Когда я представлялся ему, то встретил весьма неожиданный прием. Но сначала несколько слов о самом Сабурове. Это небольшого роста блондин средних лет. Он -- среди многочисленных представителей наркоматов -- один в штатском. Это не мешает ему командовать военными -- начиная от генералов... Вообще, в группе Сабурова вы можете найти отражение интересов всей нашей страны. В ней представлены все основные отрасли нашей страны. Только культура представлена ограниченно. И в этом большая ошибка. Здесь должны быть представители Академии наук, библиографы, киноинженеры и т. д. Отсутствие их дает себя знать чрезвычайно сильно. Ряд областей остаются совершенно неохваченными. Но... это деловое отступление. А фактически прием у Сабурова был равносилен для меня ушату холодной воды. -- Вашими вопросами,-- сказал мне Сабуров,-- я заниматься не собираюсь. Мне поручены вопросы промышленности. Действуйте самостоятельно и как вам угодно! Машины я вам дать не могу". Сабуров спешил, говорил отрывисто, и я понял, что с ним каши не сваришь. Учитывая это обстоятельство, я решил воспользоваться тем, что Сабуров должен был приехать в этот же день к нам в Глейвиц, и переговорить с ним там в более спокойной обстановке. Днем, в Глейвице, на совещании глейвицкой группы, я выступил по предложению Сабурова, с сообщением о том, что нами сделано за это время. Очевидно, выступление мое было удачно, потому что Сабуров растаял и обещал нам помочь. Сочувственные реплики всего собрания также оказали свое действие. Я, в довершение всего, притащил в качестве экспоната гигантскую двухпудовую книгу "История германских войн", не весьма ценную, но роскошно оформленную и производящую своей импозантностью необычайное, ошеломляющее впечатление. Совещание прервалось и все, во главе с Сабуровым начали рассматривать книгу со всех сторон, восторгаясь не столько ее содержанием, сколько весом. Сражение было выиграно!". Так Филиппов выиграл бой местного значения. Но основные сражения за сокровища были впереди.