Чего мы боимся больше всего. Рейтинг страхов

Чего боятся россияне? Журнал The New Times проанализировал динамику страхов сограждан за последние 15 лет. Чего мы боялись, боимся и будем бояться, а главное, кому наши страхи могут быть выгодны — об этом рассказали ведущие социологи и специалисты по психологии масс. Человек существо стадное и несамостоятельное. Как существо несамостоятельное, он  зависим  и  беззащитен. Поэтому он боялся, боится и будет бояться всегда«, — уверен доктор психологических наук, профессор кафедры социальной психологии МГУ Александр Донцов. Данные социологических опросов, проводимых с конца 1980-х годов, подтверждают слова ученого. Эти же цифры говорят: с момента распада СССР и по сей день российское население едва ли стало бояться меньше. Как в 1991 году, так и сейчас шкала страхов обычного россиянина не изменилась, налицо лишь незначительная динамика в цифрах.

Чего страшатся больше всего?

Как и 15 лет назад, наибольший страх вызывают потеря близких, война, нищета, старость, болезни, беспомощность, произвол властей, голод, физическое насилие, гнев Божий, собственная смерть и публичные унижения. Ничего не боялись тогда и не боятся сейчас всего 5% населения — в основном это мужчины до 29 лет, не получившие высшего образования. Наиболее острый на сегодняшний день страх — потери близких — за последние 15 лет прибавил почти 9%. Если в 1991 году этого опасались 45% населения, то к концу прошлого года уже 54%.

«Такая картина характерна для обществ с очень простой и неразвитой социальной структурой. Это, если хотите, некий признак примитивизма, — рассказывает директор Левада-Центра Лев Гудков. — На Западе страх потери близких в разы меньше. Это не значит, что они меньше любят своих детей или родителей, но общая тревожность там ниже. Семья не является единственным пристанищем для человека и единственной для него защитой: в такой роли там также выступают разные объединения и общественные организации. В конце концов, со своей проблемой человек может обратиться в суд, у нас же доверие к институтам государства крайне низкое и все, что остается, это обращаться за помощью к самым близким людям, к родственникам».

Война и Божья кара

Следующий по значимости страх — войны — заметно потерял в весе, уступив лидирующую позицию страху потери близких. С 53 до 43% (в 1991 и 2006 годах соответственно) сократилось число тех, кто опасается войны или массовой резни. По мнению социологов, это легко объяснимо тем, что советская идеология постоянно убеждала граждан в существовании угрозы агрессии со стороны вражеских государств. «Советские люди почти все время жили в этом страхе, — говорит социолог Левада-Центра. — Страх постепенно начинает уходить, но процесс слишком долгий, потребуется смена нескольких поколений, а не просто уход тех, кто еще помнит Вторую мировую». На фоне ослабевания страха войны заметно возрос страх нищеты, прибавивший целых 11%. Также возросла боязнь старости и беспомощности. Лев Гудков уверен: «Оба страха имеют исключительно социальную природу — у людей нет надежды на институты, которые могли бы обеспечить нормальные условия жизни». Однако на этом фоне заметно уменьшился страх голода — с 32 до 22%, что является результатом адаптации населения к изменившимся после распада СССР условим жизни. Как 15 лет назад,  так и сейчас эти три страха наиболее актуальны  для людей наименее обеспеченных и пожилых.

Страх Левиафана

Растет страх перед произволом властей — с 16 до 22%. «Рост в 5% достаточно существенный. Это выражение кризиса неконтролируемости власти, — считает социолог.  Когда мы задаем вопрос о конкретных случаях административного, бюрократического или милицейского  произвола,  получается,  что больше половины населения страны — около 60% — чувствуют себя незащищенными от произвола чиновников, причем в большинстве своем это наименее защищенные слои и наиболее активные люди среднего возраста. Одним словом, те, кого больше „доят“. Далее в иерархии страхов обычного россиянина следует страх физического насилия. Его чаще испытывают молодые женщины в возрасте до 29 лет. Меньше стали бояться Божьего гнева. Почти так же, как и раньше, россияне боятся собственной смерти (8%) и публичных оскорблений (9 и 7% в 1991 и 2006 годах соответственно).

Россия, как Китай

«Шкала страхов российского человека достаточно хорошо характеризует все наше общество, — говорит Лев Гудков. — Глубоко укорененный страх перед государством и одновременно надежда на то, что помочь смогут только самые близкие тебе люди, характерны для посттоталитарных и авторитарных режимов. Такое сочетание страхов характеризует человека пассивного, а не деятельностного. Человек терпит жизнь, но не утверждает себя через достижения, через реализацию себя». В этом смысле Россия наиболее близка к Китаю, считает социолог. «Люди переживают страх за близких именно потому, что семья для них — единственное прибежище. Вся социальная жизнь сводится к семейным проблемам. Человек не включен в гражданское общество, в политическую жизнь. Он ни на кого не может рассчитывать — ни на суды, ни на профсоюзы, ни на партии, ни на благотворительные общества. На Западе боятся в первую очередь безработицы. Потеря работы — потеря статуса, социального обеспечения. Если человек имеет работу, он включен в систему социальных институтов, которые гарантируют ему жизнь, социальную страховку. Человек там не чувствует себя уязвимым. В России все наоборот», — резюмирует Лев Гудков.

Предвыборные страхи

Среди специалистов по социальной психологии идет дискуссия о природе страхов: они насаждаются или же укоренены в человеке? «Действуют оба механизма — страхи одновременно и насаждаются сверху, и изначально укоренены в человеке. Вопрос только в том, кем они насаждаются, кто нас систематически запугивает и с какой целью», — говорит Александр Донцов. «Чувство страха выгодно, потому что человек в таком состоянии более внушаем и менее способен принимать самостоятельные решения, он теряет способность думать и нормально ориентироваться, способность спокойно и логично рассуждать, умение точно опознавать события, которые происходят вокруг. Аффект — а страх, безусловно, таковым является — и интеллект связаны обратно пропорционально, — продолжает психолог. — Человека в состоянии страха легче мобилизовать, что позволяет в большей степени контролировать его поведение». Механизмы насаждения страха достаточно просты, уверен Александр Донцов: «Возьмите хотя бы сенсационный принцип построения новостных и любых других программ на телевидении — они сплошь и рядом начинаются с новостей о несчастьях. Это наиболее простой и эффективный способ аккумуляции любого рода страхов».

«В преддверии грядущих парламентских выборов, естественно, каждая из политических сил будет использовать страхи. Кто-то будет преднамеренно насаждать страхи, кто-то будет, наоборот, стараться их погасить своими предвыборными программами, — уверен президент Международного союза боевых искусств Иосиф Линдер. — Столько, сколько существует государство, столько же и существует система управления массами. В том числе и при помощи страха».

От тюрьмы и от сумы не зарекайся

В отличие от других эмоций, человек не может игнорировать тревогу и страх. Это как голод. Нужны или нарушения психики, или очень специальная ситуация, чтобы человек игнорировал голод и довел себя до голодной смерти. Так же и с тревогой. С ней нельзя не считаться. Если человек чувствует тревогу, он старается ее уменьшить, избежать страха. Страх — физически неприятное чувство. Пот, сердцебиение, нарушенное дыхание, чувство бессилия и паника. Многим кажется, что они умирают. Ничто так не истощает человека, ничто так не вредит его здоровью, как страх. Его трудно забыть. В коллективной памяти сохраняются поведенческие стратегии, направленные на уменьшение тревоги и на избегание таких ситуаций, которые могут вызывать страх. Известны предписания национальной культуры, позволяющие как-то снижать страх.

Например, «от тюрьмы и от сумы не зарекайся»: каждый может попасть в тюрьму или обнищать и пойти по миру с сумой за подаянием. Эта поговорка работает по принципу «кто предупрежден, тот вооружен».

Сценарии выживания

Внешняя среда существования людей в России практически во все времена была опасной, угрожающей. Семьи вырабатывали многообразные сценарии выживания. Самые популярные сценарии недавнего советского прошлого — делать продовольственные запасы. До конца 50-х годов многие образованные семьи направляли детей на обучение в медицинские вузы, потому что в лагере (посадить могли любого) врач вернее выживал, чем человек другого профессионального опыта. Сегодня многие семьи работают над сценариями финансового поведения: доверять сбережения государству — не доверять. Куда их вкладывать, как бы за границу детей отправить. Моделируя сценарии выживания, родители создавали и создают определенную картину мира — картину, полную опасностей, а она, в свою очередь, порождала страх уже у следующего поколения.

Так образовалось «тревожное кольцо» и создалась особая культура — травмоцентрическая: «мы те, кто пережил страх, беду и горе (голод, войну, коллективизацию и т.п.)». Бояться не стыдно. Собак, темноты бояться, конечно, взрослому человеку неловко, а вот опасных людей, американцев за океаном, завистников за соседней дверью, подсиживающих тебя коллег опасаться мудро. Кто не боится, тот дурак недальновидный. А кто боится, тот развивает систему защиты: посылает летать по свету стратегические бомбардировщики, перед соседями прибедняется, за мужем-женой нет-нет да и последит — вдруг измена на пороге.